Толстой Лев Николаевич - Декабристы
Лев Толстой
ДЕКАБРИСТЫ
ГЛАВА I
Это было недавно, в царствование Александра II, в наше время - время
цивилизации, прогресса, вопросов, возрождения России и т. д., и т. д.; в то
время, когда победоносное русское войско возвращалось из сданного неприятелю
Севастополя, когда вся Россия торжествовала уничтожение черноморского флота и
белокаменная Москва встречала и поздравляла с этим счастливым событием остатки
экипажей этого флота, подносила им добрую русскую чарку водки и, по доброму
русскому обычаю, хлеб-соль и кланялась в ноги. Это было в то время, когда
Россия в лице дальновидных девственниц-политиков оплакивала разрушение
мечтаний о молебне в Софийском соборе и чувствительнейшую для отечества потерю
двух великих людей, погибших во время войны (одного, увлекшегося желанием как
можно скорее отслужить молебен в упомянутом соборе и павшего в полях Валахии,
но зато и оставившего в тех же полях два эскадрона гусар, и другого,
неоцененного человека, раздававшего чай, чужие деньги и простыни раненым и не
кравшего ни того, ни другого); в то время, когда со всех сторон, во всех
отраслях человеческой деятельности, в России, как грибы, вырастали великие
люди - полководцы, администраторы, экономисты, писатели, ораторы и просто
великие люди без особого призвания и цели. В то время, когда на юбилее
московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее
карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг
ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах
задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и
ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и дорогах; в то время, когда
ораторские таланты так быстро развились в народе, что один целовальник везде и
при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь
сильные, что блюстители порядка должны были вообще принять укротительные меры
против красноречия целовальника; когда в самом аглицком клубе отвели особую
комнату для обсуждения общественных дел; когда появились журналы под самыми
разнообразными знаменами, - журналы, развивающие европейские начала на
европейской почве, но с русским миросозерцанием, и журналы, исключительно на
русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским
миросозерцанием; когда появилось вдруг столько журналов, что, казалось, все
названия были исчерпаны: и "Вестник", и "Слово", и "Беседа", и "Наблюдатель",
и "Звезда", и "Орел", и много других, и, несмотря на то, все являлись еще
новые и новые названия; в то время, когда появились плеяды писателей,
мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и
бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и
восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и
дурное поведение многих чиновников; в то время, когда со всех сторон появились
вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в
которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов,
университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый,
полицейский, эманципационный и много других; все старались отыскивать еще
новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты,
всё хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один
человек, находились в неописанном восторге. Состояние, два раза повторившееся
для России в XIX столетии: в первый
