a6ceabdc     

Толстой Лев Николаевич - Холстмер (История Лошади)



Л.Н.Толстой
ХОЛСТОМЕР
История лошади
Посвящается памяти М. А. Стаховича
[Сюжет этот был задуман М. А. Стаховичем, автором "Ночного" и "Наездники",
и передан автору А. А. Стаховичем. (Прим. Л. Н. Толстого.)]
ГЛАВА I
Все выше и выше поднималось небо, шире расплывалась заря, белее
становилось матовое серебро росы, безжизненнее становился серп месяца, звучнее
- лес, люди начинали подниматься, и на барском конном дворе чаще и чаще
слышалось фырканье, возня по соломе и даже сердитое визгливое ржанье
столпившихся и повздоривших за что-то лошадей.
- Но-о! успеешь! проголодались! - сказал старый табунщик, отворяя
скрипящие ворота. - Куда? - крикнул он, замахиваясь на кобылку, которая
сунулась было в ворота.
Табунщик Нестер был одет в казакин, подпоясанный ремнем с набором, кнут у
него был захлестнут через плечо, и хлеб в полотенце был за поясом. В руках он
нес седло и уздечку.
Лошади нисколько не испугались и не оскорбились насмешливым топом
табунщика, они сделали вид, что им все равно, и неторопливо отошли от ворот,
только одна старая караковая гривастая кобыла приложила ухо и быстро
повернулась задом. При этом случае молодая кобылка, стоявшая сзади и до
которой это вовсе не касалось, взвизгнула и поддала задом первой попавшейся
лошади.
- Ho-o! - еще громче и грознее закричал табунщик и направился в угол
двора.
Из всех лошадей, находившихся на варке (их было около сотни), меньше всех
нетерпения показывал пегий мерин, стоявший одиноко в углу под навесом и,
прищурив глаза, лизавший дубовую соху сарая. Неизвестно, какой вкус находил в
этом пегий мерин, но выражение его было серьезно и задумчиво, когда он это
делал.
- Балуй! - опять тем же тоном обратился к нему табунщик, подходя к нему и
кладя на навоз подле него седло и залоснившийся потник.
Пегий мерин перестал лизать и, не шевелясь, долго смотрел на Нестера. Он
не засмеялся, не рассердился, не нахмурился, а понес только всем животом и
тяжело, тяжело вздохнул и отвернулся. Табунщик обнял его шею и надел уздечку.
- Что вздыхаешь? - сказал Нестер.
Мерин взмахнул хвостом, как будто говоря: "Так, ничего, Нестер". Нестер
положил на него потник и седло, причем мерин приложил уши, выражая, должно
быть, свое неудовольствие, но его только выбранили за это дрянью и стали
стягивать подпруги. При этом мерин надулся, но ему всунули палец в рот и
ударили коленом в живот, так что он должен был выпустить дух. Несмотря на то,
когда зубом подтягивали трок, он еще раз приложил уши и даже оглянулся. Хотя
он знал, что это не поможет, он все-таки считал нужным выразить, что ему это
неприятно и всегда будет показывать это. Когда он был оседлан, он отставил
оплывшую правую ногу и стал жевать удила, тоже по каким-то особенным
соображениям, потому что пора ему было знать, что в удилах не может быть
никакого вкуса.
Нестер по короткому стремени влез на мерина, размотал кнут, выпростал
из-под колена казакин, уселся на седле особенной, кучерской, охотничьей,
табунщичьей посадкой и дернул за поводья. Мерин поднял голову, изъявляя
готовность идти, куда прикажут, но не тронулся с места. Он знал, что, прежде
чем ехать, многое еще будут кричать, сидя на нем, приказывать другому
табунщику Ваське и лошадям. Действительно, Нестер стал кричать: "Васька! а
Васька! Маток выпустил, что ль? Куда ты, лешой! Но! Аль спишь. Отворяй, пущай
наперед матки пройдут" - и т. д.
Ворота заскрипели, Васька, сердитый и заспанный, держа лошадь в поводу,
стоял у вереи и пропускал лошадей. Лошади о



Содержание раздела